II
(19–Х–1880)
Мы не будем понимать друг друга в нашей корреспонденции до тех пор, пока не будет совершенно ясно, что оккультная наука имеет свои методы изысканий, такие же точные и деспотичные, как и методы её антитезы — физической науки. Если последняя имеет свои правила, так же точно имеет их и первая. И тот, кто захочет перейти пределы невидимого мира, не может предписать, как он сделает это, так же как и путешественник, старающийся проникнуть во внутренние, подземные убежища благословенной Лхассы, не может указать путь своему проводнику. Тайны никогда не были, никогда не могут быть сделаны доступными для обычных толп, по крайней мере до того желанного дня, когда наша религиозная философия станет общей, мировой. Во все времена не более нежели едва исчисляемое меньшинство людей обладало тайнами природы, хотя множество было свидетелями практических очевидностей возможности этого обладания. Адепт есть редкий цветок целого поколения исследователей, и чтобы сделаться им, он должен повиноваться внутреннему побуждению своей души, независимо от осторожных соображений светской науки или здравомыслия.
Тот, кто хочет высоко поднять знамя мистицизма и провозгласить его приближающееся царство, должен подать пример другим. Он должен быть первым в изменении своего образа жизни и, почитая изучение оккультных тайн как высшую ступень знания, должен громогласно провозгласить это, вопреки «точной» науке и противодействию общества. «Царствие Божие добывается силою», — говорят Христианские мистики. И лишь вооружённой рукой и будучи готовым победить либо погибнуть, современный мистик может надеяться достичь своей цели.
Первое и главное соображение в нашем решении принять или отклонить ваше предложение заключается во внутреннем побуждении, которое толкает вас искать наших наставлений и в некотором смысле — нашего руководства. Последнее, во всяком случае, под условием, как я понимаю, и потому остаётся вопросом, не зависящим от всего другого. Теперь — каковы же ваши побуждения? Я постараюсь определить их в общем аспекте, оставляя подробности для дальнейших соображений. Они следующие: 1) Желание получить положительные и бесспорные доказательства, что действительно существуют силы природы, о которых наука ничего не знает; 2) Надежда присвоить их со временем, чем скорее, тем лучше, ибо вы не любите ждать, и таким образом получить возможность (a) демонстрировать их существование нескольким избранным западным умам; (b) созерцать будущую жизнь как объективную реальность, построенную на скале Знания, а не веры; и (c) наконец, самое главное среди всех ваших побуждений, хотя и самое оккультное и наилучше охраняемое, — узнать всю правду о наших Ложах и о нас самих; получить, короче сказать, положительное удостоверение, что «Братья», о которых все столько слышали и которых так редко видят, суть реальные существа — не фикция, вымысел беспорядочного, галлюцинирующего мозга. Такими, рассматриваемые в их лучшем свете, являются нам ваши побуждения в обращении ко мне. И в том же духе отвечаю на них, надеясь, что моя искренность не будет истолкована в ложном свете или приписана какой-либо недружелюбности.
По нашему разумению, эти побуждения, которые со светской точки зрения могут показаться искренними, достойными соображения, являются себялюбивыми. (Вы должны извинить меня за то, что вам может показаться суровостью языка, если ваше желание действительно есть то, что вы заявляете, — знать истину и получить наставления от нас, принадлежащих миру, совершенно отличному от вашего.) Они себялюбивы, ибо вы должны быть осведомлены, что главная цель наша не столько удовлетворять индивидуальные устремления, сколько служить человечеству вообще. Истинная ценность этого термина «себялюбие», который может резать ваше ухо, имеет особое значение у нас, которого он не может иметь среди вас. Поэтому и чтобы начать с него, вы не должны принимать это иначе, нежели в первом смысле. Может быть, вы лучше оцените наше определение, если я скажу, что с нашей точки зрения высочайшие стремления к общему благу человечества окрашиваются себялюбием, если в уме филантропа скрывается тень желания выгоды для себя или наклонность к несправедливости, даже если таковая существует в нём бессознательно.
Что может быть, скажете вы, более разумным, нежели просить, чтобы Учитель, стремящийся распространить своё знание, и ученик, предлагающий ему сделать это, были бы поставлены лицом к лицу и один дал бы другому свои опытные доказательства, что его наставления были точны? Человек света, живущий в нём и в полном согласии с ним, — без сомнения, вы правы! Но люди другого, нашего мира, не воспитанные в ваших способах мышления и которые временами находят очень тяжким следить и оценивать его, едва ли могут быть порицаемы, не отвечая с той сердечностью на ваши предложения, как они того заслуживают в вашем мнении. Первое и самое важное среди наших возражений заключается в наших Правилах. Правда, мы имеем свои школы и учителей, наших неофитов и shaberons (высшие Адепты), и дверь всегда открыта для верного человека, который стучится. И мы неизменно приветствуем новоприбывшего; — только вместо того, чтобы идти к нему, он должен прийти к нам. Больше того — до тех пор, пока он не достиг того пункта на тропе оккультизма, с которого возвращение невозможно, бесповоротно отдав себя нашему Братству, мы никогда не посещаем его или [не] переступаем порог его двери в зримом явлении, за исключением случаев крайнего значения. Есть ли среди вас кто-нибудь, так сильно жаждущий знания и благих сил, которые оно предоставляет, чтобы быть готовым покинуть ваш мир и прийти к нам? Тогда пусть приходит, но он не должен думать о возвращении, пока печать тайн не сомкнула его уст, даже против случайностей его собственной слабости или неосторожности. Пусть он идёт всею силою, всеми способами, как ученик к Учителю и без условий, или пусть он ждёт, как это делали многие другие, и удовлетворяется теми крохами знания, которые могут упасть на его пути.