Афанасий Иванович, не Товстогуб, по Гоголю, а другой, Неверин, справлял день своего рождения. Пригласил добрых приятелей. Те пришли. Придя, выпили, закусили. Потом опять выпили. Потом опять закусили. Потом плотно и сытно пообедали. После обеда, за стаканом чая, в клубах табачного дыма, захотелось поговорить. Душа размякла. Бухгалтер Пустоцветов посмотрел на хозяина и говорит: «Хороший ты человек, Афанасий Иванович, и домик у тебя славный, и ребята хорошие, и живёшь ты хорошо, очень хорошо живёшь. Работаешь, неплохо работаешь, но главное, себя не забываешь. Здорово себя не забываешь! И всё-то у тебя есть, и всего-то у тебя много, и дом полная чаша, а вот смотрю на тебя и думаю — ну хорошо, пройдёт ещё десяток-другой лет. Умрёшь ведь, а? Как ты думаешь, дальше-то что?»

Все посмотрели на хозяина. Он вдруг побагровел, жилы на лбу надулись. Лицо, дотоле добродушное, сразу стало сердитым. Он злобно посмотрел на бухгалтера, стукнул кулаком по столу и сказал: «Вот что, хорошие мои, ко мне милости просим, рад вас всех видеть. Ешьте и пейте, и разговоры разговаривайте, а вот уж насчёт смерти — это вы оставьте, об этом вы мне никогда не говорите. Не упоминайте о ней, проклятой, об этом и думать не хочу. Живу пока жив, а там что? Там ничего! Понимаете, ничего! И лопуха базаровского не останется. Но если хотите ко мне приходить и быть добрыми приятелями, — моё условие — никогда больше о смерти со мной не говорите. О смерти знать не хочу. А пока живу, хочу жить — понятно? А ну-ка выпьем ещё по единой!»

«А как же тебе это, Афанасий Иванович, — сказал бухгалтер, улыбаясь, — дачку-то себе такую хорошую удалось построить? Молодец, право, молодец!» Все снова радостно и весело заговорили.

Прошло двадцать лет. Афанасий Иванович тяжело заболел. Афанасий Иванович умирал. Умирал уже несколько дней, не приходя в сознание. И так, не приходя в сознание, умер Неверин Афанасий Иванович.

Прошло двести лет. Выполняя нужную и неотложную задачу, Учитель и Ученик пролетали через низшие слои тонкого мира. Вдруг Учитель замедлил свой лёт и остановился. Остановился и Ученик. Перед ними стояла каменная глыба странной формы, как будто смутно и отдалённо напоминая очертания человеческой фигуры. За ней виднелись другие. Много их было, странных, неподвижных, смутно похожих на людей. Ученик начал вглядываться внимательно. Ему показалось, что в глубине камня слабо мерцает небольшая, еле заметная искорка.

«Учитель, что это такое? Почему такая странная форма у этого камня? И что такое там мерцает внутри?» Учитель внимательно устремил свой взгляд на каменного истукана, и последний как бы опоясался светящейся сферой и начал принимать более ясное очертание человеческой фигуры, которая становилась всё более чёткой и определённой. Взор Учителя был неподвижно устремлён в центр этой уже человеческой фигуры, туда, где мерцала слабая искорка. Долго и внимательно смотрел Учитель. Затем обратился к Ученику, и когда лучи его глаз перестали падать на человека, снова каменная сущность взяла верх — очертания человеческие превратились в каменную глыбу. «Учитель, что же это такое?» — спросил Ученик. И тогда Учитель рассказал ему о том, как Афанасий Иванович Неверин справлял день своего рождения, как, отрицая жизнь после смерти, печать отрицания поставил на своём будущем и как в течение двадцати лет со дня этого отрицания никогда уже не возвращался более к этому вопросу; как мысль, утверждённая и погружённая в подсознание, создала для него каменные узы, в которых и пребывал он после своей смерти в том мире, где всё движется, где всё утверждается мыслью, где мысль царствует вечным огнём.

Поделиться с друзьями: