И в этот раз пошёл Петя с дедом на ярмарку. И волшебные очки взял с собой, никогда с ними не расставался. Везде могут пригодиться.

Пришли они на базар, и у Пети глаза разбежались, не знает, куда смотреть. И товару всякого тьма тьмущая, и живность разная на все голоса кричит и поёт; балаганы, карусели, игры всякие, а народ так и кишит. Не протолкаешься. Смотрит Петя на весь этот пёстрый, шумный мир жадными глазами, весело ему.

Вдруг неподалёку народ стал тесниться и расступаться, чтобы пропустить кого-то. Люди между собой зашептались. Петя оторвался от деда и стал проталкиваться вперёд — посмотреть, кому это на ярмарке люди дорогу дают, что за диво! Пролез Петя сквозь толпу, взглянул, куда все смотрели, и как холодной водой из горного ручья его окатили: сразу всё веселье прошло.

Высокий, средних лет, сумрачного вида человек катил перед собой нечто вроде большой тачки, на которой полулежало-полусидело странное существо. Это был мальчик лет пятнадцати, с тонкими правильными чертами лица и густыми курчавыми волосами. Он был очень бледен, и большие тёмные глаза горели мрачным огнём страдания и безысходности. Его голова казалась огромной на слабом маленьком туловище, а вместо обычных рук и ног свисали какие-то безжизненные сухие тряпицы. Последнее было так ужасно, что у Пети дыхание захватило. Вслед за тачкой шла сухая старуха, ведя за собой на верёвке трёх маленьких козлят, которых она, видимо, привела на продажу.

Когда высокий человек, кативший тачку, поравнялся с Петей, тот не выдержал. Он дёрнул человека за полу рубахи и запинающимся шёпотом спросил: «Дяденька, отчего это он так, а?» «Отродясь такой», — отрывисто и мрачно ответил мужчина. «А почему это...» — начал было допытываться Петя. «Отвяжись ты», — резко буркнул тот, отвернулся от Пети и покатил тачку дальше.

Старуха с козлятами, слышавшая вопросы Пети, оказалась более разговорчивой. «Ты про внучонка моего справлялся, — заговорила она. — Ох уж горе наше горькое, неизбывное! Уродился вот такой несчастный калека на свою и нашу беду! Мать, как родила его, так сразу и померла, а мы вот с отцом так и маемся, уже пятнадцатый год. И сюда вон прикатили его, оставить не с кем. Ведь ничего сам делать не может, кормить и то с ложки приходится, хуже грудного младенца забот с ним. Уж помер хоть бы, что ли, прости Господи! У людей так здоровые дети помирают, а этот живёт да живёт». «А он всё понимает?» — шёпотом спросил Петя. «Ещё как понимает-то! Разумный такой да смышлёный, только говорит мало. Молчит больше да свою горькую думу думает. Гордый такой. Ты вот думаешь, ему легко, что на него народ глазеет да жалеет?! Ему это хуже смертной муки, а что поделаешь? ''Кабы мог, говорит, так взял бы нож и зарезался немедля''. Да нож взять нечем, вот дело-то какое!»

В этот момент Петя почувствовал, что чья-то крепкая рука схватила его за плечо и оттаскивает в сторону. Петя рванулся было, чтобы освободиться и поговорить ещё со старухой, но рука не отпускала. Оглянувшись, он увидел деда, разгорячённого и сердитого. «Куда это ты запропастился, пострел! Искал тебя, искал, как иголку в сене. Сказал — от меня не отлучаться, так нет, бегаешь где-то. В другой раз дома сидеть будешь!»

«Дедушка, — прервал его Петя, — да скажи же ты мне, отчего такое бывает?!» «Какое такое?» — проворчал дед. «А такое, что одни вон здоровые и сильные ходят, а других без рук и без ног всю жизнь в тачке возят!» «На то, значит, Божья воля. Он нашими судьбами ведает. Не нам про то рассуждать». «А почему же такая воля? Ведь про Бога говорят, что Он добрый и людей любит, как же мог Он захотеть, чтоб люди так мучились...» «Вот сниму я сейчас ремень и выдеру тебя при всём честном народе за такие мудрования! — вскипел дед. — Будешь ты у меня тогда про Бога рассуждать!» Петя увидел, что спрашивать дальше было бесполезно и небезопасно. «Ничего старик не знает, — решил он. — Вот одену волшебные очки и спрошу Ариэлу. Уж она-то мне всё растолкует».

Выбрал Петя удобный момент после полудня, когда дед, плотно закусив в ярмарочной харчевне, пошёл вздремнуть в прохладную рощу на краю села. Петя сел поодаль под большое развесистое дерево, спускавшее свои ветви почти до самой земли, так что мальчика там и не видно было, и надел очки. Мгновенно листья на дереве стали прозрачными, всё вокруг засверкало изумрудами, и сквозь этот прозрачный переливчатый шатёр Петя увидел Ариэлу.

Она прошла к нему сквозь листву, как солнечный луч через оконное стекло, и, взглянув на него своими бездонными как небо очами, сказала: «Люди напрасно клевещут на Бога и приписывают Его воле то, что они порождают сами. Бог есть Закон, а не произвол, Высший Разум Вселенной, Корень Жизни. А людям дана свободная воля выбирать между добром и злом, любовью и ненавистью, созиданием или разрушением. И выбирая, люди куют свою судьбу. Народная мудрость говорит: ''Что посеешь, то и пожнёшь'', — и в этом кроется ответ на твоё недоумение. Ты видел жатву, а теперь увидишь посев. Видел следствие, а теперь увидишь причину».

Ариэла взмахнула рукой, и вдруг всё закружилось и исчезло. Исчезло дерево, роща и она сама, и Петя неожиданно очутился в совершенно незнакомой ему обстановке. Он увидел большой двор, на котором собралась толпа народу, состоявшая из мужиков и баб — таких, каких он видел на картинках в книгах, где рассказывалось о старой России и о крепостном праве. На крыльце большого белого дома с колоннами находился высокий дородный человек с нагайкой в руке; с перекошенным от ярости лицом, он страшно кричал, ругался и бил кого-то. Человек показался Пете знакомым, и, вглядевшись попристальнее, Петя уловил сильное сходство между ним и мальчиком-калекой, которого он видел на ярмарке. Сходство было несомненное. Те же правильные тонкие черты лица, тёмные глаза и курчавые волосы. Только этот человек был много старше того, и весь его облик выражал гордость, властность и высокомерие, а на калеке лежал отпечаток страдания и подавленности.

«Барин гневается... Быть беде, — шептали в толпе. — Пронеси, Господи...» У крыльца стоял бледный, смертельно испуганный мальчик-подросток. Одной рукой он держал под уздцы красавца-коня, а другой пытался защитить лицо от ударов нагайкой, которыми осыпал его барин.

«Я тебе покажу, смерд, как моего лучшего скакуна калечить! — кричал разъярённый господин. — Моему коню цены не было, на всю губернию славился, всех знаменитых скакунов обгонял! Гордился я им, пуще глаза берёг, а ты его загубил...»

«Не виноват он, батюшка-барин! — со слезами на глазах заговорил стоящий подле мальчика старик, с длинной белой бородой, в старой, залатанной одежде. — Повёл коня на водопой, а мосток-то через овраг, сам знаешь, ветхий такой, подгнил совсем. Ну, доски-то не выдержали — проломились, конь провалился и сломал ногу. Не вели наказывать внучонка!» Но разъярённый барин не внимал никаким уговорам. Глаза его налились кровью, он задыхался от гнева и, казалось, готов был разорвать несчастного мальчика на куски.

«Переломать ему руки и ноги, — прохрипел он, — чтобы другим неповадно было барских коней портить!» Толпа дворовых замерла от ужаса, потом начали раздаваться крики и вопли: «Смилуйся, батюшка-барин, не губи парня, не виновен он!..» Старик, заступавшийся за мальчика и оказавшийся его дедом, на коленях ползал у крыльца, кланялся барину в ноги и сквозь рыданья произносил какие-то неясные отрывистые слова.

«Эй, Микита!» — крикнул повелительно барин. Из толпы выдвинулся к крыльцу высокий, чернявый, богатырского сложения мужчина, в котором перепуганный до полусмерти Петя всё же признал большое сходство с отцом мальчика-калеки, катившим тачку. «Выполняй!» — приказал барин.

Микита с минуту помялся, нерешительно глядя на своего повелителя и, видимо, вовсе не желая браться за такое страшное дело.

«Ну!» — крикнул барин так грозно, что тот не рискнул больше медлить и с мрачным видом схватил отчаянно сопротивлявшегося мальчонку-конюха и потащил куда-то. «Побойся Бога, барин!» — не своим голосом закричал дед. Толпа ахнула и зашумела. Петя закричал, заплакал и в ужасе закрыл лицо руками.

Когда Петя наконец пришёл в себя и решился открыть глаза, перед ним предстала совсем другая картина. Он оказался в бедной крестьянской избе. Была глухая ночь. При тусклом свете лучины Петя с трудом разглядел убогую обстановку жилища. Большую часть избы занимала закопчённая русская печь. У оконца находилась прялка. Середину занимал затёртый старый стол, а вдоль стен стояли две лавки.

На одной из них, закутанный в какое-то тряпьё, лежал мальчик-конюх и страшно стонал. Подле него сидела худая, измождённая, неопределённых лет женщина с распухшим от слёз лицом, растрёпанная, бедно одетая. Она трясла перед собой крепко сжатыми кулаками и сквозь стиснутые зубы яростно шептала: «Изверг, душегуб проклятый, про'паду на тебя нет. Будет тебе на том свете...» Потом, взглянув на стонавшего мальчика, вдруг заливалась слезами и жалостно причитала: «Сы'ночка, родненький мой, что они с тобой сделали!»

Петя опять не выдержал, горько заплакал и стремглав выбежал вон из избы. Он очутился на длинной деревенской улице. Вдоль неё с двух сторон тянулся ряд покосившихся, крытых соломенными крышами хат, а в конце улицы виднелось бескрайнее поле колосившейся ржи. Был жаркий солнечный день. По пыльной дороге мирно разгуливали куры с цыплятами под охраной петухов; играли ребятишки в бабки, а у ворот лежали лохматые, тощие собаки, отгоняя хвостами облеплявших их мух. Кругом было тихо и безлюдно.

Вдруг из ближайших к Пете ворот выползло человеческое существо и стало переползать через улицу, погружаясь в густую пыль. Это был знакомый Пете несчастный мальчик-конюх. Он полз на коленях и локтях, а кисти рук и ступни ног были изуродованы и болтались, как тряпки. Он подвигался с трудом, задыхаясь в клубах пыли, припадая на живот, оборванный и грязный. Сердце Пети сжалось от сострадания к несчастному... «Ариэла! — прошептал он, — как нам помочь ему?» При этих словах вдруг всё исчезло, он опять очутился под зелёным шатром раскидистого дерева, и рядом с ним стояла его дорогая Ариэла. «Как нам помочь ему?!» — повторил Петя.

«Ты видел картины прошлого, — сказала Ариэла. — Это было очень давно, и помочь ему мы теперь ничем не можем. Справедливая судьба вознаградила его впоследствии за перенесённые страдания так же, как воздала должное преступному барину за его бесчеловечную жестокость. Судьбу же свою творит сам человек. Недаром в народе говорят, что каждый сам кузнец своего счастья, а также и несчастья. ''Что посеешь, то и пожнёшь'', и ты сегодня сам видел и посев, и жатву».

Петя жадно слушал разъяснения Ариэлы. «Значит, Бог тут ни при чём», — сказал он. «Бог есть сама жизнь. Он во всём, и всё в Нём, и Он не наказывает и не вознаграждает. Люди взвалили всё на Бога, забыв о законе причин и следствий. Но закон справедливости неумолим, и каждый рано или поздно получает точно по своим заслугам...»

«Петруха, где ты?!» — вдруг послышался невдалеке голос проснувшегося деда. Петя распрощался с Ариэлой, сорвал очки и поспешил на зов.